Город без войны  - Светлана Пономарева

– Что? – Щетинкин удивлённо посмотрел на Сашку, вдруг принявшегося раскачиваться на табурете. – Решили молиться? Это верно. Я одного не понимаю. Зачем вы вообще заговорщикам понадобились? Я вот второй день за вами наблюдаю и ничего, кроме умственной отсталости, не нахожу… А?

– Да, – снова сказал Сашка, – я спрятал от Конторы перебежчика и дал ему оружие. И меня теперь расстреляют.

В комнате потемнело. А может, потемнело у Сашки перед глазами. Туман обступил его со всех сторон. И в тумане что-то говорил следователь. Говорил долго и монотонно. Сашка его не слышал. Только последняя фраза прозвучала чётко:

– Андрюша, уведи этот маятник, ветер создаёт.

Охранник поднял Сашку за шиворот и пинками отправил в коридор. На лестнице в подвал Сашка запнулся и упал, охранник разозлился, стал бить ногами. Сашка почти задохнулся от рвотных спазмов и потерял сознание. Очнулся он уже в камере на мокром полу. Было тихо, но лампочка горела. Сашка облизнул разбитые губы. Страшно хотелось пить. По стене скатилась очередная капля, упала на рукав рубашки. Сама рубашка была жутко грязная. Сашка вспомнил одежду на Илье и подумал, что сам такого, конечно, не выдержит. Надо что-то сделать. В детстве Сашка читал книжку, где преступник, приговорённый к смерти, вешался в камере. Ремень у Сашки забрали, зато оставили свитер, который можно было распустить. «Верёвку я сделаю, а куда закинуть? Некуда…»

Сашка лежал и тупо глядел на лампочку. «Это свет, – думал он. – Везде темно, а здесь свет. Если я выберусь отсюда, я сразу уйду. Туда, где свет. На юг. К солнцу. К городу, где нет войны. Где никого не убивают. Где все братья». Тусклый свет лампы проникал в больное Сашкино тело, разливаясь сверхъестественным теплом, дарил чувство спокойствия. Он как будто поднимал ввысь. Город с его разбомблёнными высотками окраин, серым снегом, прогнившим центром оставался где-то внизу. Оставались внизу бомжи, нищие штурмовики, чванливые солдаты Главы, пьяные рабочие. Сашка летел по небу, хватал руками облака, дышал полной грудью. Все раны затягивались. «Это счастье, – думал Сашка. – Счастье!» Потом он летел по большой чёрной трубе, летел в сияющую даль. Это был тот самый город без войны. Там все были готовы принять его. Он слышал далёкий шёпот, приятное пение и летел. Всё ближе к свету. Всё ближе. Всё ближе… Потом вдруг понял, что сияние удаляется, а чёрная труба расширяется, засасывая его в себя. «Ты ещё не готов, не готов, не готов. Ты вернёшься позже, позже, позже…» – слышался голос Шиза. Сашка попробовал вырваться, но темнота слишком крепко облегала его тело, держа и не давая лететь. Со всего размаха темнота бросила Сашку в камеру. Только мельком он успел заметить себя, скрюченного на полу. «Кто же я?» – подумал он, врываясь в своё тело. В ту же секунду боль дала о себе знать. Свет оказался лампочкой, вокруг которой летали хлопья воздуха. Тьма оказалась холодом, проникшим во все клеточки. Сашка встал, облокотился на стену и с ужасом услышал шаги в коридоре. Звякнули ключи.

– Ты ещё не сдох, шизик? – спросил охранник Андрюша, входя в камеру.

Из Сашки вырвался сдавленный стон.

– Что, мразь, боишься? – охранник мерзко ухмыльнулся, и это была ухмылка смерти. Андрюша схватил его за шиворот так, что ткань рубашки затрещала, встряхнул и поставил на ноги. Сашка медленно сполз на пол. Охранник мрачно посмотрел на лежащего Сашку, вероятно, размышляя – поднимать его или порешить здесь, – потом больно наступил ему на руку.

– Если не встанешь, я тебя на твоих кишках повешу, понял? – угрожающе прошипел он.

Сашка попытался встать, но не смог. «Теперь я никогда не увижу город счастья». Охранник брезгливо сгрёб его в охапку и поволок по коридору. На лестнице, ведущей наверх, стояли Эдик Кролик и ещё несколько штурмовиков. Часть – в приличной форме с нашивками спецотряда, часть – такие же заключённые, как Сашка: полураздетые, грязные, избитые. Охранник молча отпустил Сашку, и тот упал.

– Пьивет, пьиятей, – сказал Кролик дружелюбно, а двое парней помогли подняться. – Я за тобой. Тебя тут зазья дейжат.

– Куда меня? – хрипло спросил Сашка.

– Отпускают. Майой договоийся, шевеись живее.

Сашка пошёл за гонцом майора. Каждый шаг давался ему с трудом, всё тело болело и плохо слушалось. Они беспрепятственно вышли на крыльцо. Охраняющие здание солдаты смотрели на штурмовиков презрительно. Один из них громко кашлянул, и Сашка, отшатнувшись, почти скатился с крыльца. За оградой ждали Пёс, Кеша и почему-то Катя с серой бумажкой в руках.

– Саша, – сказала Катя, с испугом глядя на него, – тебя отпустили?

– Да, – ответил за него Кролик.

– Пойдёмте скорее отсюда, – попросил Кеша. – Вон как они на нас зыркают, как будто разорвать хотят.

– Солдаты не любят штурмовиков, это факт, – подтвердил Пёс.

– Они тебя били? – спросила Катя испуганно.

Сашка не ответил. Он очень боялся упасть. Здесь, на глазах у охранников. Пёс это понял и подхватил его под руку. С другой стороны взялся Кеша.

– Тут гьюзовик стоит наш, – сказал Кролик. – Поехаи на язваины. До остановки довезём.

Под тент грузовика медленно забирались выпущенные штурмовики, слабые то ли от побоев, то ли от неверия в своё спасение. Пёс тяжело вздохнул, снял шинель и накинул Сашке на плечи. Кеша бережно подал руку Кате, которая тоже зачем-то залезла в кузов.

Ехали молча, лишь один штурмовик из бывших узников на кочках постанывал и что-то бормотал себе под нос. Сашке, сидящему впереди, вдруг начало казаться, что происходящее – всего лишь мистификация, а везут его расстреливать. Иначе почему не разрешили забрать свои вещи? Он попытался найти среди сидящих Щетинкина, но ничего не получилось. Вместо этого взгляд натыкался на Катю, с ужасом наблюдающую за ним. Всех их везли расстреливать. Все они предали город. И Катю тоже везли расстреливать. Сашка попытался вспомнить, за что будут расстреливать Катю, но не мог припомнить её приговора. Как она была связана с организацией? Приходил ли к ней Илья? Ей ли отнёс Сашка пропавший обрез, или её убьют просто из-за того, что Сашка предлагал ей уйти вместе? Если из-за этого, то всё происходящее несправедливо. Голова закружилась, и Катино лицо закружилось вместе с кузовом, вместе со штурмовиками.

– Это совсем не больно, – напоследок успел шепнуть Кате Сашка и стал падать на того парня, что сидел сзади и стонал. Раздался сдавленный матерок. Тысячи рук протянулись изо всех уголков неожиданно оказавшейся огромной машины.

– Это не больно, – повторил рукам Сашка.

– Сашенька, – донёсся чей-то знакомый голос.

– Твою мать, – ругнулся Пёс.

Потом была тишина. И в этой тишине чужие руки опускали Сашку из кузова, ставили на снег. Кролик постучал по плечу рукой и предложил «не кашьять». Катя выглядела так, словно плакала всю дорогу, а Пёс очками пускал ему в лицо зайчиков.

– Курить хочу, – сказал Сашка Псу, и тот с готовностью протянул самокрутку.

– Тебя хоть там кормили? – спросил Кеша.